Елена Руденко - Смерть в Версале[редакция 2003 г.]
Антуан отвечает неохотно. Он внимательно смотрит на меня. Наши лица совсем рядом. Я делаю вид, что не замечаю его намеков.
Как ни в чем не бывало, я продолжаю:
— А Мирабо…
— Мирабо все равно, лишь бы платили побольше! — отвечает Барнав, даже не дослушав мой вопрос.
Он обнимает меня за талию. Я спокойно убираю его руки.
— А вы? — спрашиваю я.
— А я хочу забрать у аррасского типа его преимущество! — говорит он.
Барнав целует меня. Далее следует поток признаний в любви. Ох, красавчик Антуан, на кой черт мне твоя любовь? Ты меня любишь? Ха! Да, я тебе нравлюсь, даже очень! Но это не любовь! Сколько слов! Сколько фальшивых слов. Ты не на трибуне, мой друг! А Макс… Опять Макс! С Максом поговорю завтра.
Антуан продолжает целовать меня… Его поцелуи… они не вызывают у меня никаких чувств, никаких эмоций…
Я решаю сделать рискованный ход.
— Постойте, — говорю я, отстраняя Антуана.
Он удивленно смотрит на меня.
— Я не хочу быть игрушкой, — гордо произношу я. — Моя мечта, чтобы вы видели во мне друга, соратника! Я хочу, чтобы вы мне доверяли…
Я опускаюсь перед ним на колени.
— Умоляю, оставьте меня! Роль простой любовницы так унизительна! — я утираю слезы.
Он ласково поднимает меня за плечи.
— Всей душой готов стать вашим другом! — восклицает Антуан. — Я счастлив принять вашу дружбу… Но не стоит забывать о чувствах…
Барнав уверенно обнимает меня.
Все идет по плану. А теперь, мой друг, только попробуй скрыть от меня свои тайны…
Я мадам Гонди. Мне 26 лет. Я хозяйка этого дома.
Я счастливая женщина. У меня прекрасный любящий муж, хороший дом, достаток. Я очень люблю своего супруга. Жан — Пьера нельзя назвать красавцем, а его несколько суровый вид может испугать многих. Увы, жизненные невзгоды наложили печать на это лицо. Однако взгляд остался живым и приветливым.
К моему супругу пришли посетители.
— Подождите немного, — говорю я. — Мой муж скоро придет.
Они соглашаются подождать. Один из гостей представился как Максимильен Робеспьер, другой — просто Камилл.
— Вы будете кофе? — предлагаю я.
— Да, — соглашается Камилл. — А еще пусть принесут печенье!
Робеспьер от кофе отказывается.
— Мадам, мне бы хотелось поговорить о вашем муже, — говорит он.
— Угу, — подтверждает Камилл с набитым ртом. — Нам это интересно. Мы хотим выяснить, мог ли он совершить убийство.
Убийство? Я удивленно смотрю на них.
Робеспьер мне объясняет. Они расследуют смерть Морьеса.
— Все, что произошло — ужасно! — говорю я.
Неужели они подозревают моего мужа? Нет, скорее всего, им просто нужна его помощь!
Мой муж не убийца. Он привык к любым трудностям, он бы наверняка нашел другой выход, кроме убийства.
Жан — Пьер рано осиротел и рос в доме своего дальнего родственника мсье Сенара вместе с его сыном. Я была дочерью горничной, мы с ним подружились. Мсье Сенар постоянно гонял его. Это был очень суровый человек, который требовал беспрекословного послушания. Он всегда и всем находил какую–нибудь работу. В его доме отдыхать было немыслимо. Поначалу я считала Жан — Пьера одним из слуг и была очень удивлена, когда узнала — он родственник хозяина. Единственным человеком в доме, которого хозяин не заставлял работать, был его сын Ив. В нем он души не чаял. Мсье Сенар выполнял все его желания и прихоти. Сын был для него светом в окне. А о существовании бедного родственника Сенар вспоминал, когда надо было в лавке убрать или сходить на рынок. Став старше, Жан — Пьер ушел из этого дома и начал работать самостоятельно. Благодаря его упорству и усердию дела пошли успешно. О старом родственнике он вспомнил, когда узнал, что он при смерти. Несмотря на все, Жан — Пьер решил навестить его. Вот что мсье Сенар сказал ему: «Ты должен быть мне благодарен, это я научил тебя не бояться работы. Тебе будет легко в жизни. А вот Ива ждут тяжкие испытания, он совсем беспомощен, как птенчик. Я за него очень волнуюсь. Поэтому все свое состояние я оставлю ему, для него это важнее, чем для тебя. Ты можешь сам за себя постоять и заработать деньги, а он нет. Ты должен пообещать мне, что будешь заботиться об Иве, опекать его». Эти слова больно ранили Жан — Пьера. Тогда, впервые он высказал родственнику все, что думает.
Я делюсь с гостями своими воспоминаниями. Они внимательно слушают меня. Камилл с удовольствием доедает печенье. Меня, конечно, немного шокирует его вольное поведение.
Входит мой супруг. Мы говорим об Иве. Жаль, не успели закрыть эту тему. Любое упоминание о кузене раздражает Жан — Пьера, чего я стараюсь не допускать. Он испытывает достаточно волнений за день, зачем ему беспокойства дома!
Меня зовут Жан — Пьер Гонди. Мне 28 лет, но я выгляжу на все 35. Виной всему суровая жизнь. Все эти годы я боролся, шел вперед, хотя меня не пускали, хотели втоптать в грязь! Наконец я добился своего! Я прочно стою на ногах. Но без моей дорогой супруги мое счастье было бы неполным.
Она является олицетворением домашнего уюта, в ней есть все доброе, домашнее. Она относится к нашему дому трепетно и очень старается создать приятную атмосферу. Нельзя не заметить, что в беседе с ней забываются насущные проблемы, уходит усталость. «Счастлив тот, кому досталась такая жена!» — люблю повторять я.
Ко мне пришли какие–то люди. Они говорили с моей женой об Иве, об этом ненавистном мне негодяе. Я пришел к середине разговора.
Супруга объясняет мне цель их визита. Им нужна моя помощь в расследовании. Говорят, Морьес умер не своей смертью. А черт его знает!
— Вы виделись с Ивом? — спрашивает меня один из гостей, его имя Робеспьер.
У меня хорошая память на имена.
— Очень редко, и то случайно, — отвечаю я. — Вот, например, недавно на ужине у нашего кредитора. Только не спрашивайте, какие чувства я питаю к Иву, это и так понятно…
— Вы знакомы с Натали Планш? — спрашивает Робеспьер.
— Да, это наша поденщица, — говорю я. Свою работу она делала хорошо. Только постоянно норовила что–то стащить.
Моя жена не любит, когда наговаривают на людей. У нее, в отличие от многих дам, нет даже склонности к сплетням.
— Нет, она не была воровкой, — спешит заверить супруга. — Она тащила по мелочам: сладости с кухни, табак из табакерки, листы бумаги с письменного стола, любила нарвать цветов в саду. От этого никому хуже не становилось.
Я с ней соглашаюсь.
— Что вы можете сказать о мсье Морьесе? — задает Робеспьер еще вопрос.
— Конечно, о мертвых или хорошо, или нечего, но он был слишком жадным до денег, — говорю я. — Для меня деньги не цель, а средство! Для него они были Богом. К тому же его чрезмерные задатки командира могли вывести из себя кого угодно. Но я бы не сказал, что он был тем типом, которого следовало бы убить. Участь жертвы убийства он не заслужил. Есть люди более достойные этой кары.
— А какие у них были отношения с женой? — этот депутат очень дотошный.
Откуда мне знать. Могу только предположить.
— По–моему, отличные, — отвечаю я. — Ни разу ни скандала, ни ссоры. Может, все потому, что их союз скрепляли деньги, иногда это играет решающую роль. С другими женщинами он вел себя иначе, как–то надменно и небрежно.
Робеспьер кивает и задает еще вопрос:
— Как прошел ваш ужин у Морьеса?
Я пересказываю:
— Скучновато. Никто не веселился, понимая, что скоро надо вернуть долг. Хотя Мирабо был в хорошем настроении, возможно, это была только маска. Мой жизненный опыт говорит, таким людям лучше не доверять. А про выходку Теруань вам, наверно, уже рассказали…
На этом наш разговор заканчивается. Счастливого расследования, друзья.
Я, Максимильен Робеспьер, покидаю чету Гонди. Камилл со мной. Ох, послал же Бог помеху!
— Макс, ты мне всю ногу оттоптал! — вздыхает он.
— Что мне оставалось делать, когда ты был готов броситься на защиту своего кумира, великого Мирабо! — говорю я. — А как ты напрашиваешься на угощение! Нас могли просто не принять всерьез и выпроводить! Обычно меня не волнует твое поведение, но в таких ситуациях… извини меня…
— Почему ты не дал мне высказаться! — обиженно говорит Камилл. — Гонди осмелился заподозрить Мирабо в двуличии. Я думаю, это он убийца, этот тип — враг Мирабо. Он хочет разрушить его славу.
Ох, когда–нибудь я убью Камилла. Ей богу, я это сделаю!
— Мой друг, умоляю, уйми свою фантазию! — спокойно говорю я. — Ты чуть все не испортил! Пойми, с подозреваемыми нельзя ссориться!
Воинственный пыл Камилла мгновенно сменяется стыдом за свою несдержанность. Он сконфуженно молчит. Слава Богу!
Меня зовут Ив Сенар, мне 27 лет. Я живу в квартире, которую нельзя назвать шикарной, а беспорядок придает ей вид ночлежки. Меня это не коробит, я привык.
